Кеттарийский Охотник
Был мною прочитан не так давно. До этого я слышала множество отзывов вполне уважаемых людей, которые говорили о Прусте и его книгах с некоторым даже священным придыханием. Откровенно говоря, видимо, я что-то не понимаю. Вероятно, все дело в том, что Пруст писал в жанре своеобразного прозаического символизма - течения, которое я и в поэзии не слишком воспринимаю. От самого автора веет психическим нездоровьем или, по крайней мере, нервным расстройством.
Ну вот, к примеру, привожу цитату. В ней описывается игра на сцене знаменитой артистки Берма. И это одно(!) предложение.
Руки Берма, которые, точно уносимые течением листья, казалось, тем же самым толчком, каким стихи заставляли излетать изо рта ее голос, вздымались у нее на груди; ее поза в этом явлении, над которой она долго работала, которую она потом изменит и которую она избрала после размышлений иной глубины, чем те, чьи следы проступали в жестах ее товарищей, размышлений, утративших на сцене первоначальную свою осознанность, расплавленных на каком-то особом огне и создаваших вокруг образа Федры круговорот драгоценных и сложных малых миров, которые очарованный зритель воспринимал, однако, не как удачу артистки, а как настоящую жизнь; даже белые одежды, изнемогающие, преданные, будто сделанные из чего-то живого, сотканные полуязыческим-полуянсенистским страданием, которое они оплетали, словно непрочный и зябкий кокон; все это - голос, позы, движения, одежды - было вокруг тела мысли, то есть вокруг любого стиха ( в отличие от человеческого тела, оно не закрывает душу непроницаемой преградой, оно подобно отбеленной, одушевленной одежде), всего лишь дополнительными оболочками, не прятавшими, а, наоборот, украшавшими душу, приноровившую их к себе и в них разлитую, всего лишь сплавами разных, ставших полупрозрачными веществ, напластование которых еще ярче преломляло центральный плененный луч, проходивший сквозь них, расширяло и обогащало и расцвечивало пламеневшую ткань, в которпую он был облачен.
Одно предложение...
Я понимаю, что Лев Николаевич закручивал предложения и посерьезнее, но у него они были полны живости и мысли, тогда как Пруст выжимает из ничего еще большую пустоту.
Голова болит и пахнет масляной краской. Пойду почитаю лучше Бальзака.
Ну вот, к примеру, привожу цитату. В ней описывается игра на сцене знаменитой артистки Берма. И это одно(!) предложение.
Руки Берма, которые, точно уносимые течением листья, казалось, тем же самым толчком, каким стихи заставляли излетать изо рта ее голос, вздымались у нее на груди; ее поза в этом явлении, над которой она долго работала, которую она потом изменит и которую она избрала после размышлений иной глубины, чем те, чьи следы проступали в жестах ее товарищей, размышлений, утративших на сцене первоначальную свою осознанность, расплавленных на каком-то особом огне и создаваших вокруг образа Федры круговорот драгоценных и сложных малых миров, которые очарованный зритель воспринимал, однако, не как удачу артистки, а как настоящую жизнь; даже белые одежды, изнемогающие, преданные, будто сделанные из чего-то живого, сотканные полуязыческим-полуянсенистским страданием, которое они оплетали, словно непрочный и зябкий кокон; все это - голос, позы, движения, одежды - было вокруг тела мысли, то есть вокруг любого стиха ( в отличие от человеческого тела, оно не закрывает душу непроницаемой преградой, оно подобно отбеленной, одушевленной одежде), всего лишь дополнительными оболочками, не прятавшими, а, наоборот, украшавшими душу, приноровившую их к себе и в них разлитую, всего лишь сплавами разных, ставших полупрозрачными веществ, напластование которых еще ярче преломляло центральный плененный луч, проходивший сквозь них, расширяло и обогащало и расцвечивало пламеневшую ткань, в которпую он был облачен.
Одно предложение...
Я понимаю, что Лев Николаевич закручивал предложения и посерьезнее, но у него они были полны живости и мысли, тогда как Пруст выжимает из ничего еще большую пустоту.
Голова болит и пахнет масляной краской. Пойду почитаю лучше Бальзака.